Неточные совпадения
Действительно, мальчик чувствовал, что он не может понять этого отношения, и силился и не мог уяснить себе то чувство, которое он должен иметь к этому человеку.
С чуткостью ребенка к проявлению чувства он ясно видел, что отец, гувернантка,
няня — все не только не любили, но
с отвращением и страхом смотрели на Вронского, хотя и ничего не
говорили про него, а что мать смотрела на него как на лучшего друга.
«Ах!
няня, сделай одолженье». —
«Изволь, родная, прикажи».
«Не думай… право… подозренье…
Но видишь… ах! не откажи». —
«Мой друг, вот Бог тебе порука». —
«Итак, пошли тихонько внука
С запиской этой к О… к тому…
К соседу… да велеть ему,
Чтоб он не
говорил ни слова,
Чтоб он не называл меня…» —
«Кому же, милая моя?
Я нынче стала бестолкова.
Кругом соседей много есть;
Куда мне их и перечесть...
«Не спится,
няня: здесь так душно!
Открой окно да сядь ко мне». —
«Что, Таня, что
с тобой?» — «Мне скучно,
Поговорим о старине». —
«О чем же, Таня? Я, бывало,
Хранила в памяти не мало
Старинных былей, небылиц
Про злых духов и про девиц;
А нынче всё мне тёмно, Таня:
Что знала, то забыла. Да,
Пришла худая череда!
Зашибло…» — «Расскажи мне,
няня,
Про ваши старые года:
Была ты влюблена тогда...
Тоска любви Татьяну гонит,
И в сад идет она грустить,
И вдруг недвижны очи клонит,
И лень ей далее ступить.
Приподнялася грудь, ланиты
Мгновенным пламенем покрыты,
Дыханье замерло в устах,
И в слухе шум, и блеск в очах…
Настанет ночь; луна обходит
Дозором дальный свод небес,
И соловей во мгле древес
Напевы звучные заводит.
Татьяна в темноте не спит
И тихо
с няней говорит...
Лиза опять взяла Молешота, но он уже не читался, и видела Лиза сквозь опущенные веки, как по свалившемуся на пол «Учению о пище» шевелилась какая-то знакомая группа. Тут были:
няня, Женни, Розанов и вдруг мартовская ночь, а не комната
с сальной обстановкой. В небе поют жаворонки, Розанов
говорит, что
Няне, Марине Абрамовне, пятьдесят лет. Она московская солдатка, давно близкая слуга семьи Бахаревых,
с которою не разлучается уже более двадцати лет. О ней
говорят, что она
с душком, но женщина умная и честная.
Наконец мать обратила на нас внимание и стала
говорить с нами, то есть собственно со мною, потому что сестра была еще мала и не могла понимать ее слов, даже скоро ушла в детскую к своей
няне.
— Же ву при, —
говорит, — пожалуйста, пусть она
с нянею в моей карете поездит, покатается.
— Да как не скучать, разве я не вижу? —
с жаром начала
говорить няня: — день-деньской один-одинёшенек.
Соня(торопливо,
няне). Там, нянечка, мужики пришли. Поди
поговори с ними, а чай я сама… (Наливает чай.)
— Не знаю-с, маменька переезжает, —
говорила няня.
(Удивительное известие: сейчас только услышал от нашей
няни, которую встретил на лестнице, что Марья Филипповна отправилась сегодня одна-одинешенька в Карлсбад,
с вечерним поездом, к двоюродной сестре. Это что за известие?
Няня говорит, что она давно собиралась; но как же этого никто не знал? Впрочем, может, я только не знал.
Няня проговорилась мне, что Марья Филипповна
с генералом еще третьего дня крупно
поговорила. Понимаю-с. Это наверное — m-lle Blanche. Да, у нас наступает что-то решительное.)
Марья Васильевна. Non, mais dites. Да ты скажи, в ком он ищет, в тебе или в Любочке? Вот я
с няней говорила, она такая дура, я так смеялась…
Марья Васильевна. Какая ты глупая,
няня. Я
поговорю с Иваном Михайловичем. Непременно
поговорю; вот и Любочка идет.
Марья Васильевна. Что ты,
няня, полно,
с ума сошла. (Студенту.)И что вы в самом деле пристаете, Алексей Павлыч? Подите к Петруше, я вам завтракать пришлю, а мне нужно
поговорить с Любой.
Няня. Эх, сударь, была бы я мать, уж вы бы так при мне
с моей дочерью не
говорили. Уж я бы вам такую распатрушила!
Любочка.
Няня, да я совсем не кокетничала; так, прежде играли вместе
с Петрушей… и он такой противный! А теперь я слова
с ним не
говорю, все учусь, книжки читаю, что мне Анатолий Дмитриевич принес, а он покоя не дает.
Марья Васильевна. А мы
с няней говорили об Анатолии Дмитриевиче. Она
говорит, он за Любочкой ухаживает, а я
говорю — за тобой, Катенька. Comment croyez-vous? Как ты думаешь? Она уж его женихом называет.
Внукам я рассказала сразу. Не своим, а единственному внуку, которого я знала, — няниному: Ване, работавшему на оловянном заводе и однажды принесшему мне в подарок собственноручного серебряного голубя. Ваня этот, приходивший по воскресеньям, за чистоту и тихоту, а еще и из уважения к высокому сану
няни, был допускаем в детскую, где долго пил чай
с баранками, а я от любви к нему и его птичке от него не отходила, ничего не
говорила и за него глотала.
Няня забыла и думать, что у сестры животик болит, бросила ее на постельку, побежала к сундуку, достала оттуда рубашку и сарафанчик маленький. Сняла
с меня все, разула и надела крестьянское платье. Голову мне повязала платком и
говорит...
Остолбенев, перехожу глазами от пустой кровати к жар-птицыной ширме (за которой его, наверно, нет, ибо не будет же он играть в прятки!), от ширмы к книжному шкафу, — такому странному: где вместо книг видишь себя, и даже к шкафчику
с — как
няня говорит — «безделюшками», от «безделюшек» к явно пустому красному дивану
с пуговицами, втиснутыми в малиновое мальвовое мясо атласа, от атласа к белой, в синюю клетку, печке, увенчанной уральским хрусталем и ковылем…
И вдруг я слышу, вбегает экономка и
с сердцем кричит что-то об сахарнице, и
няня с сердцем
говорит, она не брала ее.
Старушка и
говорит дочери: отпусти меня, я пойду в
няни, и тебе, может, бог поможет одной
с детьми управляться.
— Скорее бы наши вернулись! —
говорил он
няне, поминутно вздыхая и ворочаясь в постели
с боку на бок.
Словам этим муж не придал никакого значения. Он не верит ни в какие предчувствия и к тому же отлично знает, что женщины в интересном положении любят капризничать и вообще предаваться мрачным мыслям. Прошел день, и жена опять ему о том, что умрет тотчас же после родов, и потом каждый день всё о том же, а он смеялся и обзывал ее бабой, гадалкой, кликушей. Близкая смерть стала idee fixe жены. Когда муж не слушал ее, она шла в кухню и
говорила там о своей смерти
с няней и кухаркой...
Она была любимицей барышни и явилась к ней по поручению самой
няни Ядвиги, — так по крайней мер она
говорила, — чтобы передать своей ненаглядной барышне, чтобы она не беспокоилась, что ее
няня хорошо знала о ее прогулках
с его сиятельством, но молчала действуя по приказанию Анжелики Сигизмундовны, что даже о предстоящем ее отъезде в Москву
няня Ядвига знала еще накануне, а сегодня утром, следуя приказаниям г-жи Вацлавской, уехала к ней в Петербург, а ее, Марфушу, послала к барышне.
— Бог помилует, никогда дохтура не нужны, —
говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда
с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофною гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула;
няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.